Нужно было здорово разозлиться, чтобы оставить дома с детьми мужа. Письмо от него пришло только через два дня

Андрей пришел с работы поздновато, хотя жена просила пораньше. Она не упрекала, понимала: мужчина тяжело трудится. Но если бы он позвонил, что едет, она напомнила бы: нужно купить несколько мелочей домой, сама она не могла выбраться из-за трех детишек на руках.

Но вот он уже дома.

Алена знала: не поедет он ни за бытовой химией, ни за продуктами, скажет, устал. Может быть, немного отдохнет и позволит ей самой метнуться до супермаркета? Могут дети полчаса побыть с папой?

Но пока он смотрел футбол, ждал, пока жена сервирует ему ужин прямо к телевизору. Алена металась между ужином и детской. Пыталась утолкать мелочь спать, но те, уже заснувшие было, после прихода папы снова распрыгались, растормошил. И теперь их нужно было затолкать обратно в кровати.

Андрей строжиться не любил, он мужчина-праздник. Приходилось Алене быть злым полицейским. Она выглянула – муж поставил грязные тарелки на пол прямо в гостиной. Она бы помыла, но в раковину-то можно отнести. А теперь она наступила прямо в недоеденные макароны. Муж смотрел брезгливо, а ведь чистить ковер опять ей, Алене. Она оставила тарелку на месте, вздохнула и пошла менять носки.

Услышала:

• Эй, иди ко мне… – оказывается, у него еще и настроение игривое…

Она бы не отказывала мужу, но дети только заснули… А ей срочно нужно было купить кое-что для гигиены… Да все. По закону подлости закончились и зубная паста, и памперсы для младшего, и ее таблетки. В холодильнике есть продукты, но многих мелочей нет, без которых ничего путного не приготовишь. Луковицу бы хоть одну, прикидывала Алена. Детям нужны печенье и фрукты, Андрей не понимает, что они жуют постоянно, растут ведь.

Женщина собиралась, краем глаза заметила: супруг пьет молоко из пакета. Ну сколько можно, прокиснет весь пакет… Надо новый брать сразу же…

Этот пакет стал последней каплей. Алена вышла из дома и исчезла.

А через пару дней получила письмо.

“Мне жаль, – писал ее Андрей, – я видел, насколько ты устала. Но считал, ты дома с живыми детишками в куколки играешь, а я тружусь. И был уверен: я вправе чесать пузо и смотреть футбол. Я без особых усилий мог забегать за покупками по вечерам. Быть построже с детьми, а не портить результаты своих усилий своим собственным попустительством.

Ты ушла, и тут младшая захотела пить. Потом в туалет. Потом снова пить, и тут проснулся старший. Он спросил, где мама, он забыл, что завтра в школу нужно сделать поделку.

Мы клеили эту чертову бумажную башню, пока не наступила полночь.

И не описалась младшая.

Благо, средняя спала, как ангел. Но меня кипятком обожгло: ведь ты не успела приготовить то, что нужно в садик.

Я злился на тебя и не знал, придешь ли ты, поэтому взял на работе отгул. Но раз я дома, пусть тогда средняя в сад не идет, не знаю, что ей там надо…

В общем, я не мог за день даже поесть сходить, ты можешь представить? Ну да, можешь. Я мечтал умереть к вечеру. Я бы отдал все, чтобы заглянул сосед, или кто угодно, и просто отвлек их внимание от меня хотя бы на две минуты. Просто чтобы выйти в туалет.

Я понимаю, ты пашешь 24/7. И эта работа не сравнится с моей.

А ведь твоя карьера была на взлете, но ты предпочла растить для меня детей. И я знал каждую минуту,: более надежных рук для них не найти.

Я живу практически прежней жизнью, а ты забыла о друзьях, о хобби. Ты даже не спишь.

Я понял, что вел себя, как свинья. И я скучаю.

Сначала я думал, как мне тебя простить.

Теперь надеюсь, что ты сможешь простить меня, Алена…”